— Получите и распишитесь! — Протягиваю ему бумажный рубль, чем привожу его в ещё большее недоумение. Но рубль он берёт и, сунув куда-то за пазуху, вдруг истерически вопит:
— Да я вас, барин, хоть куда… хоть на край света! Хотите к девочкам? В самое лучшее заведение… и недорогое…
— Нет, любезный, мне бы поесть.
— Едем в «Аквариум». Лучше этой ресторации у нас в Петербурге нет!
Мне казалось, что ресторан «Аквариум» будет похож на те заведения, что любили изображать на своих полотнах великие русские художники-классики. То есть за столами будут торжественно восседать купцы, пьющие из самоваров по семь чашек чая, а вокруг них суетятся половые с блюдами жареных поросят и осетров. Между столами нарезает круги растрёпанный скрипач следом за цыганкой, обхаживающей пьяненьких офицеров, дующих шампанское дюжинами…
«Аквариум» оказался чистым большим залом со столиками, накрытыми белыми скатертями, и за ними чинно и благородно восседают важные господа со своими роскошными спутницами, а официанты, солидные седые мужчины, павлинами расхаживают от столика к столику и разносят подносы с блюдами. И руки у них в чистейших белых перчатках. Швейцар пропустил меня мгновенно, едва подскочивший впереди меня извозчик что-то шепнул ему на ухо. Гардеробщик, принимая пальто, шарф и шапку, правда, несколько удивлённо посмотрел на мою майку, шорты и валенки на босу ногу, но промолчал. Оригинальничают, видать, господа. Деньгами сорят, а штаны приличные надеть забыли…
Метрдотель усаживает меня за крайний столик и подзывает жестом официанта.
— Чего изволите-с? Вы, я вижу, у нас впервые. Будем рады обслужить по первому разряду!
Тут-то я и задумался. Понятия о здешних ценах я, естественно, не имел, поэтому мог вполне попасть впросак со своей десяткой в кошельке. Лучше обойтись стандартным и проверенным набором:
— Дайте мне, пожалуйста, гамбургер с картошечкой фри, а запить… бутылочку «Фанты» или какого-нибудь сока. Только не сильно газированного.
Лицо официанта вытягивается и заметно бледнеет:
— Чего-о? Не понял, извините…
Тут только до меня доходит, что я и в самом деле говорю ему о таких вещах, которых в начале века ещё не придумали.
— Принесите что-нибудь на ваш вкус. И сразу счёт…
— Что, извините? — Лицо официанта теперь покрывается потом.
— Сразу рассчитайте…
Официант мигом испаряется, но из-за тяжёлого занавеса в складках, отделяющего кухню от зала, сразу же за мной начинает следить несколько настороженных пар глаз.
Мне остаётся только ждать, пока принесут местные деликатесы, а уж то, что официант постарается перед странным посетителем, сомнений нет. Да и извозчик через швейцара наверняка передал, что я просто сумасшедший и разбрасываюсь деньгами направо и налево.
Поглядывая вокруг себя, я невольно задерживаю взгляд на некоторых из гостей. Вот за соседним столом сидит грузный дядька, довольно отталкивающей внешности с выпученными рачьими глазами. Толстыми короткими пальцами он приглаживает густые чёрные усы и неотрывно смотрит грустным недоверчивым взглядом на свою спутницу — даму довольно приятной наружности, но с манерами вчерашней аристократки.
— Хедди, дорогая, перестаньте смотреть на цену, у нас хватит денег на всё, что вы пожелаете, — говорит он глухим бесцветным голосом, — да и здесь вам не Берлин, где приходилось экономить. Отбросьте предрассудки…
Смотрим дальше, и сразу натыкаемся взглядом на одиноко сидящего за дальним столиком человека, который неотрывно глядит на усатого толстяка с дамой. Перед ним чашка пустого чая и какие-то сушки на блюдце. Видно, человек не роскошествует, но… почему он пришёл сюда, где цены, как я чувствую, совсем не маленькие?
Продолжаю глядеть на человека, и по моему позвоночнику неожиданно пробегает дрожь. Это же… не кто иной, как доктор Давид Лифшиц! Вот повезло-то наткнуться на иголку в стогу сена! Сразу же пытаюсь встать и пойти к нему, но что что-то меня удерживает. Лучше немного подождать и проследить за ним, ведь не случайно же он здесь.
За два месяца, что Лифшиц находится здесь, он сильно изменился. Холёное лицо хорошо оплачиваемого врача со стандартным немного манерным выражением сегодня напоминает какую-то маску — вымученную и с печатью многодневного недосыпа. Чувствуется, нелегко ему в этом холодном и недружелюбном Питере, где у него нет ни друзей, ни заработка. Тут ему даже поделиться своими проблемами не с кем. Но что он делает в ресторане? Разглядывает обедающую публику?.. Стоп! А что это за толстяк, на которого он так неотрывно глядит? Неужели…
Пытаюсь вспомнить фотографию Евно Азефа, на которую не раз натыкался в интернете, читая статьи о первой русской революции. Там он, конечно, официальный и пытающийся выглядеть более выигрышно, чем есть, а тут… Ох, не знаю!
Тем временем Лифшиц поднимается и идёт в нашу сторону. Я внутренне напрягаюсь, готовый ко всему, а в голове уже свербит нехорошая мысль: вдруг именно сейчас он хочет привести в действие собственный приговор и порешить провокатора прямо в ресторане?
Но Лифшиц, не обращая ни на кого внимания, скрывается в комнатке, на дверях которой написано «Туалетъ». Облегчённо вздыхаю и иду за ним следом. Оглянувшись, тоже захожу и закрываю дверь на крючок.
Лифшиц стоит около умывальника, набирает горстями воду и трёт лицо.
— Шалом, доктор Лифшиц! — говорю ему тихо.
Он вздрагивает и, не оборачиваясь, пытается разглядеть меня в зеркале, что перед ним.
— Повезло мне неслыханно, — говорю и потираю руки от удовольствия, — чудом я отыскал вас. Не попади я случайно в этот ресторан, век бы мне вас не найти.