— «Есть тут жиды?» — спрашивают у сторожа. — «Нет, нету». — «Побожись!»
Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше.
Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек…»
Зачем исчезнувший Вайс выделил именно этот абзац? Привычка отставного учителя истории помечать для себя какие-то ключевые фразы? А может, тут говорится о каких-то его дальних родственниках, сведения о которых он собирал?.. В любом случае, это к нашему делу об исчезновении вряд ли относится.
На всякий случай, оглядываюсь по сторонам и под кучей только что выстиранных, но ещё не глаженых маек замечаю ещё одну книгу. Других книг вроде больше нет.
— Я посмотрю? — спрашиваю Зину, и та молча кивает.
Второй книгой оказалась «Конармия» Бабеля. Да уж, специфический интерес у человека к Гражданской войне в России. Сегодня народ в большинстве своём читает высосанные из пальца детективы целой кучи авторов, не имеющих к детективным расследованиям никакого отношения, а так же наиглупейшую фантастику — плод больного воображения, опять же не имеющую к настоящей фантастике никакого отношения. А тут Бунин, Бабель… Честное слово, на душе потеплело, хоть это вовсе не входит в круг моих сегодняшних интересов.
Оглядев для порядка углы, заваленные хламом, и зачем-то заглянув под кровать, я вздыхаю и бормочу Зине:
— Спасибо. Пойду, пожалуй. Если что-то вспомните или появится что-то интересное для нас, то сообщите.
Уже у дверей Зина неожиданно интересуется:
— А скажите, у нас часто люди пропадают? У вас же в полиции есть какая-то статистика?
— Думаю, что не часто. — Может, я и сказал бы что-то иное, если бы знал точно.
— Думаете? Так вы, значит, не знаете?.. Вы, вообще, из полиции? Вон, формы на вас нет, и в одиночку вы пришли. Можно ваши документы посмотреть?
— Какое это отношение имеет к пропаже вашего мужа? — невесело усмехаюсь я. — Если бы я был самозванцем, какой мне был бы интерес копаться в вашем белье в спальне?
— И в самом деле. — Зина отворачивается и уже не смотрит на меня. — Идите, до свидания.
— Да, — на всякий случай интересуюсь я, — что думают в гараже, где Юрий работает, обо всём этом?
— Звонили и сказали, что если он в течение дня-двух не появится на рабочем месте, то может уже не приходить даже за расчётом.
— Знакомая ситуация…
По дороге в полицию звоню Штруделю:
— Ну как, справка готова?
— Давно тебя дожидается. А у тебя что нового? Ещё не отыскал Вайса? Тут тебя Виктор с нетерпением ждёт.
— Что ему от меня надо?
— Решил, что ты в одночасье горы перевернёшь и закроешь все наши нераскрытые дела.
— Твоя, что ли, работа? Ты про меня ему дифирамбов напел?
Штрудель самодовольно ухмыляется:
— Думаешь, иначе тобой кто-нибудь заинтересовался бы? Не без того. С тебя поляна.
— Придётся рыть землю под ногами, — невольно усмехаюсь я, — а то тебя ещё попрут с работы, если не оправдаю доверия.
— Уж, сделай милость, барин, не подведи! — ёрничает Лёха, но дальше его слушать неинтересно, и я выключаю телефон.
За время моего отсутствия в отделе ничего не изменилось. Винтермана на месте опять нет, и Лёха, пользуясь отсутствием начальства, смотрит по компьютеру какую-то футбольную трансляцию. В ответ на моё недовольное ворчанье он выдаёт домашнюю заготовку:
— Ты теперь не мой начальник! Виктор же против футбола ничего не имеет…
— …Когда все дела закончены! — договариваю за него. — Где моя справка?
— Вот, пожалуйста.
Я мрачно сажусь за свой стол и углубляюсь в аккуратно распечатанную на компьютере тонкую стопку листов.
— Кто-нибудь из этих людей, — через некоторое интересуюсь я — ещё говорит по-русски?
Не отрываясь от футбола, Лёха сообщает:
— Под номером пятым доктор Давид Лифшиц.
Переворачиваю пару листков и нахожу указанную фамилию:
— Пойду, к нему наведаюсь.
— Гиблое дело, — не отрываясь от футбола, сообщает Штрудель, — доктор живёт один, и никто тебе дверь в его квартиру не откроет. Нужен ордер, так что жди Винтермана.
— А кто сообщил о его исчезновении?
— С работы позвонили, из больничной кассы. Сказали, что он не появляется, хотя раньше такого за ним не наблюдалось, и телефон его не отвечает. Хоть и не выключен, но не отвечает. Вероятно, лежит дома за запертой дверью.
— Что же тогда делать будем? — Я встаю из-за стола и прикуриваю сигарету.
— Ты что делаешь?! — подскакивает, как ужаленный, Лёха. — У нас в отделе Винтерман категорически запретил курить! Унюхает запах — шуму будет!
— А ты-то сам давно бросил? — Делаю глубокую затяжку и с сожалением поглядываю на Лёху.
— Я не бросил, но, как юный пионер, бегаю тайком курить на улицу и в туалет.
Так и быть, не станем испытывать фортуну, покурим в распахнутое окно.
— Слушай, — доносится до меня Лёхин голос, — давай отправимся в ещё один адрес вместе. Ну, туда, где разговаривают только на иврите. За компанию с тобой развеюсь. А то уже надоело с шефом безвылазно сидеть и выслушивать его нравоучения.
— Вы каждый день так плодотворно работаете?
— Почему каждый день? Бывает, по нескольку дней здесь не появляемся. Тогда для меня кайф. Но когда нет ничего срочного, Винтерман требует, чтобы я никуда не отлучался. Оттого и футбол у нас в отделе допускается. Чтобы, так сказать, суровые будни подсластить…
— Счастливые вы, ребята! — печально замечаю я. — У вас времени и на сладости хватает… Короче, выбирай, к кому пойдём, и собирайся. Я тебя принимаю назад под своё крыло.