Точка опоры — точка невозврата - Страница 51

— А в чём она необычная?

— Да всё в нём, и в его музыке необычно. — Глюксманн закуривает тонкую коричневую сигару и садится напротив меня. — Во-первых, он появился у меня и сразу попросил аккордеон. А вы знаете, что это за инструмент?

— Знаю.

— Нет, вы не знаете. Это очень дорогой инструмент, и у нас достать его практически невозможно. Не буду же я специально для него заказывать аккордеон в Германии! Я предложил ему бандонеон, на котором играет большинство наших музыкантов, так он сперва носом начал вертеть, мол, это ему не подходит, но когда я предложил ему удалиться, то взял его в руки и всё-таки заиграл…

— Ну, и что во всём этом странного?

— А вот теперь самое главное. Он стал играть такие необычные вещи, которые я и танго не назвал бы, но что-то в этом всё-таки было. Завораживающее и очень волнующее. Когда я спросил, где он взял такую музыку, то он сказал лишь, что эта музыка будущего. Не правда ли, очень смелое заявление?

Я пожал плечами и решил промолчать. Хоть мне и нравится танго, но лезть в музыкальные дебри не по мне.

— Ваш Гершон просил меня помочь устроиться в какое-нибудь заведение, где он мог бы постоянно музицировать. Притом ни о каких деньгах даже не упоминал. Ну, не чудак?

— И вы ему помогли?

— Конечно. Как я могу оставить без внимания музыканта, которому нужна помощь? К тому же, его музыка такая замечательная. До сих пор в ушах стоит. Он мне пообещал записать её ноты и потом принести…

— И где он сейчас? Как я могу его найти?

— Вечером он выступает в нашем элитном ресторане «Эль Дженераль». Я попросил его хозяина прослушать Гершона. Тот от него тоже остался в полном восторге… Я попрошу своего помощника Хорхе проводить вас туда…

9

Время для вечернего выступления в ресторане ещё не наступило. Но музыканты уже находятся на невысокой сцене посреди зала и репетируют. Гершона Добина я узнаю сразу. Он руководит импровизированным оркестром, состоящим из скрипки, гитары и кларнета. Сам он держит в руках некое подобие аккордеона — бандонеон, который, как видно, уже освоил и виртуозно выдавал какие-то щемящие душу звуки. За неимением своего любимого аккордеона, с которым он был неразлучен, Добину пришлось обходиться этим незамысловатым инструментом, наверняка полученным в дар от мецената Глюксманна.

Разговор между музыкантами ведётся на испанском, поэтому мне непонятен, хотя что может быть непонятного на репетиции, когда разучивается новая мелодия? Гершон размахивает руками, пританцовывает в такт музыке, в мгновение ока заводится, если что-то не ладится, а пару раз даже бросался целовать кларнетиста, которому особо удавались какие-то сложные пассажи.

Я присаживаюсь в угол за столик и слежу за музыкантами, а потом постепенно увлекаюсь музыкой и даже постукиваю ногтем по стакану. Это тотчас слышит Гершон, недовольно глядит в мою сторону и манерно грозит пальчиком.

— Извините, — громко говорю ему на иврите.

Он вздрагивает и мгновенно мрачнеет, потом жестом останавливает музыкантов и откладывает бандонеон в сторону.

— Кто вы такой? — Он быстрым шагом подходит ко мне и замирает в двух шагах, сжимая кулаки. — Что вы здесь делаете?

— За вами прибыл. Пора возвращаться.

— Возвращаться? Куда?

— В двадцать первый век, в наш любимый Израиль, к своей жене Тане и дочерям.

— Вы… вы и в самом деле прибыли оттуда?

— Что тут непонятного?

Гершон опускает голову и задумывается. Потом вдруг взрывается и быстро, словно боится, что ему не дадут закончить, говорит:

— Давайте это обсудим позже, а сейчас у меня репетиция. Я не могу всё бросить и идти…

— Хорошо, я подожду вас.

— Я закажу вам пиво или вино. Что вы хотите?

— Мне бы хороший кусок стейка…

Это был первый, пожалуй, полноценный приём пищи со времени моего попадания в эту историю с перемещениями во времени. Стейк оказался потрясающе вкусным. А чай, который мне принесли после него, был настоян на каких-то неизвестных травах, но тоже великолепен. Раньше я никогда в жизни не зацикливался на еде, а тут — старею, что ли? Или превращаюсь в настоящего израильтянина? Осталось только провожать взглядом проходящих женщин и цокать языком, мол, эх бы…

Мне определённо нравится в этом небольшом ресторанчике, где можно слушать хорошую музыку, которая не давит на перепонки и не мешает слушать собеседника. А еда…

Музыканты, тем не менее, всё продолжают и продолжают репетицию, а за окном постепенно темнеет. И вдруг я начинаю понимать, Гершон специально тянет время, и свободного времени перед вечерним выступлением уже не будет. Оставаться до завтрашнего дня я не собираюсь, ведь мне на всё про всё отпущены всего лишь сутки. Как я уже успел проверить, время здесь и в нашем двадцать первом веке течёт одинаково. Сколько проведу здесь, столько пройдёт и там.

— Гершон, отвлекитесь ненадолго. — Я подхожу к нему и дёргаю за полу пиджака.

Он медленно снимает свой экзотический инструмент с плеча, с сожалением кладёт его на стул и, махнув рукой музыкантам, молча отправляется за мной.

Мы выходим на улицу, и он угощает меня сигарой, которую достаёт из бокового кармана.

— Не знаю, как вас зовут, — начинает он грустно, но потихоньку оживляется и всё больше и больше жестикулирует, как на репетиции, — и мне это совсем не интересно. Вы прибыли за мной, чтобы забрать в двадцать первый век, и вариантов у меня нет, ведь так? Не отвечайте, знаю… А вы поинтересовались у меня, хочу ли я туда возвращаться? Нужны ли мне все проблемы этого века? Так я вам отвечу: не хочу туда!